Вовка

Не подходи к пациенту ближе того расстояния, где он перестает быть пациентом, и становится просто человеком, которого уже не просто лечишь, а чувствуешь к нему сострадание… Это мешает процессу лечения, потому что здесь уже замешаны чувства. Я не говорю о чувствах мужчины к женщине или наоборот, я говорю всего лишь о кусочке сердца, который ты отдаешь больному, когда он становится для тебя дорогим. Почему это происходит? Не знаю, как у других, а меня человек должен удивить, затронуть, сломать оболочку «врача», и тогда я становлюсь просто человеком.

…За 5 лет обучения у меня было множество больных. Я их всех не помню. Я помню только тех, особенных… кто мне на определенном этапе становился дорог. Естественно, я не говорю о своем первом пациенте, – какой бы он ни был, но его (как и всё, случающееся в первый раз) я помню именно потому, что он первый. И у всех врачей когда-то он был, их первый пациент, и так же, как я, они его будут помнить всегда…

Так вот, своих особенных я могу пересчитать по пальцам. Могу, но не буду. Потому что сейчас мысли мои, мое сердце и душу занимает Вовка. Вовка мне достался на занятиях по хирургии. Я курировала палату, в которой лежал он. Вовке 18 лет. У него киста средней доли левого легкого. Мальчик из какого-то хутора под Рыльском. И, казалось бы, ничего в нем особенного: девять классов образования за спиной, незаконченная «кулинарка», да Льговская автошкола… этакий неотесанный мальчуган. В нём, наверное, как и во всех «деревенских» мальчишках, уже был заложен характер. А характер ему достался соответствующий: суровость, смекалистость и рассудительность как-то странно сочетались с малообразованностью. А всё лишнее отсекалось именно отсутствием тяги к знаниям. Меня всегда удивляло, как он разгадывал кроссворды. Он сломал мою оболочку «врача» в первые 5 минут нашего знакомства, как раз тогда, когда я опрашивала его по поводу заболевания. Он по-детски неуклюже пытался понравиться – крутился, вертелся на своей кровати, нервно улыбался и как бы к слову просил мой адрес и телефон . Я сразу решила – буду писать его историю болезни.

Я приходила на вечернее дежурство. Писала истории болезни, а Вовка сидел около меня и, как всегда, неуклюже шутил. А когда я поворачивалась к нему, чтобы ответить что-нибудь подобающее, он замокал и просто пристально смотрел мне в глаза несколько секунд. В такие моменты во мне просыпалась просто недюжинная нежность к этому мальчику, и мне хотелось бесконечно жалеть и обнимать его.

В одно из дежурств я, как всегда, писала историю болезни, а Вовка сидел рядышком и деловито читал те истории, что я уже написала. Я молчала. Ему это надоело. Он выхватил листок у меня из рук и побежал к себе в палату. Я подскочила и побежала за ним. Он сидел на кровати и хитро улыбался.

- Вовка, отдай! – строго сказал я и потянулась за листочком.

А Вовка, всё так же улыбаясь, схватил меня за запястье и потянул к себе. Я, отдернув руку, сказала:

- Больной, не забывайтесь. Вы – пациент, а я – врач!

Вовка, словно одумавшись, испуганно отдал мне листок и перестал улыбаться. Мне его стало жаль, и я уже более ласковым тоном сказала:

- Вовочка, пойми, мне еще много писать. Мне некогда играться.

И он облегченно мне улыбнулся.

Да что там говорить, я позволяла Вовке больше, чем другим своим пациентам. Да и вообще, чем всем пациентам, которые когда-либо у меня были. Я привязалась к этому мальчику всей душой.

В четверг Вовку оперировали. Я обещала ему придти, но не пришла… У меня болела спина, и я сама была у врача. На следующий день я застала Вовку уже в палате. Его привезли из реанимации. Я уже заходила в палату, еле сдерживая слёзы, понимая, что увижу этого гордого мальчишку в неприглядном виде и заплачу…

Вовка лежал под одеялом. Между ребер слева у него выходил дренаж, по которому стекала в два пузырька жидкость из раны. Глаза его были наполовину прикрыты, а губы покрыты белым налетом, говорящим о жуткой жажде. Я зашла и тихо поздоровалась с ним. Он повернул голову в мою сторону и слабо улыбнулся.

- Я тебя ждал, а ты не пришла, - сказал еле слышно он. Потом вяло облизал губы и добавил, - Клизму ставить. - Улыбнулся лишь уголками рта…

Я села рядышком на стул и молчала. Вовка взял в рот трубку от капельницы, которая вела в бутылку с минералкой, и сделал несколько глотков.

- Ну как ты? – стараясь улыбнуться, спросила я.

- Мне так херово. – Вовка попытался ответить как можно мужественнее.

Я в себе усмехнулась его детскости.

- Я пролежал сутки в реанимации, - еле шевеля языком, проговорил он. – У меня это… из-за сырого мяса… в легком…

Я была убита! У этого мальчика оказалась не бронхогенная киста, а эхинококковая! А этот паразит заселяет весь организм, стОит лишь капельке кистозной жидкости попасть на другой орган. Излюбленная локализация – печень и мозг…Кисты могут достигать размеров головки новорожденного ребенка… Меня затрясло… Но я, собравшись с духом, спросила: «Вовка, что врачи тебе сказали? Они больше не обнаружили кист?»

- Нет. – вновь заговорил он. – Они сначала не знали, что она у меня… с паразитом… они мне чем-то промывали…убивали его… из-за этого температура была 41 С… сутки не сбивалась…. Мать врачи заставляли мочить простынь, вывешивать за окно, а потом… на меня… а она… за полчаса сухая… и так всю ночь…

Он снова взял в рот трубку и сделал несколько слабых, но жадных глотков из бутылки.

У меня по щеке покатилась слезинка. Я отвернулась к окну и сказала:

- Вовка, мне тебя так жалко… я сейчас заплачу… - и уже несколько слезинок бежало по моим щекам.

- Ну перестань, - стараясь казаться мужественным, улыбнулся он. – Я же не умер. Меня же наоборот вылечили…. Я ж живой…

- А я больше не приду…

- Всё? Занятия кончились?

- Да, они всего лишь неделю…

Вовка был убит моими словами… Я осталась сидеть с ним, в то время, как мои одногруппники курировали других пациентов… Я сидела с ним и молчала, а он рассказывал мне что-то… Я не помню, что, потому что мысли мои в это время были где-то далеко… Я думала о том, что если я его больше не увижу, я не смогу жить. Этот мальчик… Он был самым искренним и самым настоящим человеком. Со всей своей неограненностью, со всей детской наивностью и деревенской простотой, он был одним из лучших людей, что я встречала когда-либо в жизни…

И единственное, что меня успокаивало – это то, что у меня был его адрес. И хотя я знала, что никогда не напишу ему и никогда не приеду, но сознание тонкой ниточки, связующей меня с этим мальчиком, тешило меня надеждами на лучшее…

Так, по крайней мере, мне будет казаться, что он жив всегда…

14.11.06